«Русский человек есть не чисто европейский и не чисто азиатский… Восток и Запад борются в сердце русского человека. Россия не принадлежит этим частям света, а есть самостоятельная часть света, вмещающая в себя два мира». Так сказал когда-то выдающийся философ и мыслитель Николай Бердяев.
Русские – классический пример сухопутной цивилизации или, как называют ученые-геополитики, теллурократии. Об особенностях и противоречиях морских и сухопутных цивилизаций мы поговорим как-нибудь в другой раз. Отметим только один из ярчайших факторов – «сухопутчики» заняты медленным и основательным освоением больших пространств, отчего у них в природе монархические уклады и общинность. Дальние планы не подразумевают частую смену начальства, а объединение усилий с соплеменниками и соседями позволяет достичь больших результатов. При этом сухопутные цивилизации вовсе не обязательно лишены выходов к морю. Китай – классический пример теллурократии – имеет огромные береговые линии.
В противоположность теллурократам, талассократия подразумевает захватнический метод обретения благосостояния. Приплыл, пограбил, убрался восвояси. В лучшем случае – приплыл, поторговал, уплыл. Финикийцы, норманны, англосаксы, португальцы.
Военных вождей они выбирают на время похода и могут сменить, если что не так. Вот вам и прообраз современной демократии. Русский архетип, будучи, с одной стороны, классическим сухопутным, во многом отличается от европейского и азиатского, имея только ему свойственные черты. Характер русского народа, занимавшегося земледелием, в основе своей сформировала природная среда и континентальный климат. Обилие пространств обусловило широту души, малозаселенность – радушие, радость любому гостю. Трудность обработки земли и необходимость защиты больших территорий – коллективизм и общинность. Краткость вегетативного периода – авральный труд. Длительность холодного периода – спячку и лень. Суровый климат формирует мужество, аскетизм, пренебрежение комфортом. Большой территориальный простор рождает масштабность мысли.
Великую роль в формировании русского архетипа сыграло принятие православия. Оно было необходимо для объединения русских княжеств и враждовавших между собою князей. До тех пор власть на Руси не была сакральной. Она принадлежала тем, кто сильнее, а зачастую коварнее и даже подлее. Христианство как бы простирало над властью Божью длань. Но ведь и простой человек, язычник, живущий на природе, являл собою некий архетип святости. Славянофил поэт Алексей Хомяков писал: «Большая часть сельских миров приняла христианство без ясного понимания его высокой святости, но их кроткий нрав и семейно-общинный быт, согласуясь с его требованиями, освятились его благодатным влиянием».
Таким образом, православие русские приняли вовсе не потому, что оно вино разрешало, в отличие от ислама, как ерничают некоторые. И даже не с целью заручиться покровительством могучей на тот момент Византии перед надвигающейся угрозой со стороны степняков-кочевников – этим могли руководствоваться князь Владимир и знать. Для народа этих причин для смены веры недостаточно. Другое дело, что православие гармонично ложилось на уже состоявшиеся традиции и идеалы русских, переводя их на новый, более высокий уровень.
Позднее были попытки трансформировать архетип русского человека, изменить духовно-нравственные основы, но все эти попытки досоветского и советского периодов закончились безуспешно: русский человек сберег главные свои качества, заложенные в него в дохристианский и христианский периоды истории. Как отмечал Бердяев, русский человек в святости видит высшее состояние жизни, главный источник нравственного питания.
В богоборческий советский период, когда многие советские люди позабыли молитвы и учили моральный кодекс строителя коммунизма, черты русского архетипа устойчиво сохранялись, хотя большевики старались искоренить православие как сильного конкурента. Более того, особо пытливые умы усматривали во многих пунктах пресловутого кодекса строителя коммунизма библейско-христианские черты. Во всяком случае, радикальных противоречий с православными добродетелями, кроме агрессивного атеизма, там не находилось. По сути, «правоверный коммунист» становился тем же героем-подвижником, отрешенность от бренности бытия, бессребреничество, жертвенность и готовность жизнь отдать за други своя – так и сохранились в народе, сменившем крест на звезду, как неизменные качества достойного человека.
Владимир Мономах в своем «Поучении» призывает молодое поколение «не соревноваться с лукавыми и творящими беззаконие, побуждать себя на добрые дела, избавлять обижаемого, защищать сироту, поддерживать вдовицу, не давать сильным мира сего губить человека… Куда же пойдете и где остановитесь – напоите и накормите нищего, больше всего чтите гостя». Чем не наставление для молодых коммунистов в какой-нибудь школе рабочей молодежи? Коммунизм, как государственная идеология, смог просуществовать ничтожное по меркам истории время. Но вот что неожиданно – именно он сохранил привлекательность в народе не как идеология и классовая форма мироустройства, а как система ценностей. Ведь идея мировой справедливости и нестяжательства, идея героев, несущих миру освобождение от алчных тварей и нацистской бесовщины не может не быть привлекательной для людей, генетически тянущихся к справедливости.
Так стоит ли удивляться, что солдаты России и донецких республик идут в атаку, помолившись перед боем и взяв в руки красный флаг?
Дмитрий Грунюшкин, ВЗГЛЯД